Эта «аккуратная причёска» называлась «под ноль».Я ИЗ СТРОЙБАТА
Часть вторая.
УРОКИ ЖИЗНИ
I
Автобус, в котором везли призывников, красивых, полных сил и энергии («юридически грамотных, морально устойчивых, одобряющих политику партии и правительства, руководимых дорогим и всеми любимым Леонидом Ильичем Брежневым» - всё это шаблонно писалось в личных делах призывников), привез Хаима с братом в часть, которая находилась на территории гарнизона Речка. Часть была учебная, в ней проходило военную подготовку молодое пополнение по различным военным специальностям.
Автобус въехал в ворота, которые тут же закрылись, и остановился. Поступила команда всем выйти из автобуса. Видно, эта команда была неправильно понята: все почему-то начали не выходить, а выползать, многие задним ходом. Первым выполз, а, может, даже выпал из автобуса сержант Лиса, и он даже попытался продублировать команду, но при соприкосновении со свежим воздухом организм сержанта пришёл в бурный восторг, выразившийся в извержении жидкообразной массы прямо под ноги встречающего офицера.
Затем начался выход, вынос, выпад будущих защитников Родины. Вот здесь и проявилась взаимовыручка во всей своей красе. Кто не мог идти или ползти от усталости, тех поддерживали за руки более выносливые товарищи. Всё это больше походило на кадры из фильма о молодогвардейцах, которых вели на казнь, и они поддерживали друг друга, кто как мог, и их взгляд выражал презрение и ненависть к палачам.
И вот когда всю эту призывную массу кое-как построили, то призывники больше походили на членов банды атамана Таврического из фильма «Свадьба в Малиновке»: все были экипированы и загримированы в лучшем виде.
Встречающий офицер с брезгливостью посмотрел на защитников Родины и произнес всего три слова и два предлога: «Всех в баню на «лебелитацию». Все, конечно, обрадовались: баня – это хорошо. Но только в бане они поняли, что имел в виду офицер, отправляя всех в баню.
Теперь уже без всяких команд всем просто сказали повернуться направо и идти вперед, что, естественно, хоть и с трудом, но было выполнено. Правда, звуковая команда не всеми воспринималась, и сержанту, который заменил предыдущего, пришлось подойти к каждому и вручную повернуть направо.
На вопрос Хаима, где же тот, первый, сержант, ему ответили, что он немного устал и ушёл отдыхать, хотя потом Хаим его увидел идущим без пилотки и ремня, с полотенцем, в которое были завернуты туалетные принадлежности, в сопровождении солдата с автоматом, и так как сержант ещё не совсем отдохнул, то солдат поддерживал его под руку.
Наконец, все двинулись вперед и буквально через 200 метров подошли к большому одноэтажному зданию, над дверью которого висела написанная большими буквами табличка «Баня». Все приободрились, и Хаим вспомнил слова одного знакомого, что служба в армии начинается не в казарме и не на полигоне, а в бане. Его слова оказались пророческими.
Все зашли в помещение, которое оказалось предбанником. Затем сержант дал команду снять с себя всё, что похоже на одежду, и идти в следующее помещение, которое оказалось помывочной с лавочками и тазиками. Войдя следом, сержант приказал всем подойти друг к другу поближе, и тут все поняли смысл слова «лебелитация», произнесенного встречающим офицером. Появились ещё три сержанта с пожарными брандспойтами в руках, из которых ударили струи холодной воды. В течение пяти минут это привело всех если не в полный порядок, то хотя бы в состояние людей, более или менее что-либо соображающих, так что процедура оказалась эффективной. По лицам сержантов Хаим понял, что для них это дело было не новым.
После окончания отрезвляющей процедуры все взяли мыло, тазики и приступили к помывке. Мыло было хозяйственное, предприимчивый старшина в целях экономии нарезал его такими маленькими дольками, что оно выскальзывало из рук. Но никто не обращал внимания на такие мелочи. Жизнь казалась радужной, Хаима переполняло чувство, что он теперь солдат и защитник Родины, которая называется СССР.
Во время помывки всех по одному вызывали в соседнюю комнату, и оттуда все возвращались с аккуратной стрижкой, которая по идее должна была быть, а по понятию её вообще не было. Эта «аккуратная причёска» называлась «под ноль».
Вскоре поступила команда закончить помывку, заходить по одному в следующее помещение и получать обмундирование. Помещение было очень большое, но половину его занимали стеллажи с готовым к выдаче обмундированием, перевязанным ремнём и лежащей сверху пилоткой. Процесс облачения проходил, как в петровские времена. Новобранец подходил к офицеру, и тот, пронизывая взглядом, спрашивал, в каких войсках кто хочет служить: танковых, артиллерии, автомобильных или ремонтных. И если кто-то говорил, что хочет в танковые, то почему-то попадал в артиллерию, а на вопрос «почему так» ему отвечали, что диаметр люка пока не соответствует диаметру его задницы. Затем каждый подходил, вернее, не доходил метра 3-4 до стойки, за которой стоял сержант и метал каждому призывнику, несмотря ни на какие размеры, обмундирование, и тот должен был поймать его в волейбольном прыжке.
Процесс одевания проходил под улыбки сержантов, стоящих по периметру. На все вопросы у них был один ответ: одевайтесь, потом разберемся. Когда потом – никто не знал. На некоторых обмундирование напоминало мешок, который был сверху и снизу разрезан, а посередине наполовину прострочен. Следует ещё упомянуть, что всем были выданы сапоги и портянки, и был проведен практический показ их надевания. Размер сапог тоже выдавался на глаз, и сапоги считались нормальными, если они не были меньше ноги новобранца.
Когда процесс переодевания наконец был закончен, последовала команда всем выйти на улицу и построиться. Так как процесс «лебелитации» прошёл успешно, то команда уже была выполнена если не на «отлично», то, по крайней мере, с лучшими показателями, чем раньше.
Во всей этой суматохе Хаим совсем забыл о своём брате Иосифе и вспомнил только тогда, когда они встретились в строю. Их обоих определили в один и тот же род войск – в ремонтные войска, если это можно назвать родом войск. Каково же было удивление Хаима, когда он увидел Иосифа, стоящего в красивом, хорошо подогнанном обмундировании, с красивой стрижкой на голове. На вопрос Хаима, как же это удалось, он ответил: «Хочешь жить, умей вертеться». И Иосиф рассказал Хаиму, что за то время, пока проходил процесс «лебелитации» (а организм Иосифа был хорошо натренирован к воздействию различных химических добавок, поэтому он и «устал» гораздо меньше, чем все остальные), он познакомился с сержантом, который был с Украины, из самого Киева, и Иосиф рассказал ему, какой красивый Киев, и что когда он был на Крещатике, то был так восхищен красотой этого места и всей Украиной, что готов был умереть, хотя Иосиф никогда в жизни не был на Украине даже проездом. Затем он познакомился с сержантом из Армении, и очень возмущался тем, что гора Арарат, испокон веков принадлежащая Армении, находится на территории Турции и что этот вопрос надо решать в ближайшее время. В результате на голове Иосифа красовалась аккуратная стрижка.
Всех строем повели вглубь гарнизона и подвели к большому зданию, оказавшемуся гарнизонным спортзалом, битком набитым призывниками. Здесь проходила окончательная комплектация по родам войск. Хаим с Иосифом попал в учебно-ремонтную роту. Как им объяснили, они должны будут ремонтировать танки, но Хаима и Иосифа эта перспектива не очень устраивала.
Из спортзала вновь сформированную роту, в которую вошли Хаим и Иосиф, вывели на улицу, построили и повели, как все поняли, в казарму. Рота подошла к четырехэтажному зданию, всех завели в большое просторное помещение на втором этаже, которое и оказалось казармой. По бокам стояли в два ряда двухъярусные кровати, рядом тумбочки. Кровати были аккуратно застелены и под кроватями лежали тапочки для каждого призывника. Затем сержант произвел раскладку по кроватям очень просто: подходил и каждому говорил «верх» или «низ». Иосифу достался «верх», а Хаиму – «низ», но в результате семейной дедовщины Хаиму пришлось поменяться с Иосифом местами.
Рядом с Хаимом расположился высокий, крепкого телосложения, с огромными руками, на которые были нанизаны ещё более огромные кулаки, парень. Он всё время возмущался, почему его определили в ремонтную роту. А всё потому, что его дернуло за язык на вопрос офицера, знает ли он трактор и занимался ли его ремонтом, ответить «да». У них в деревне были трактора и довольно-таки много, и он их, конечно, видел, а вопрос ремонта заключался в том, что когда у трактора ломался трап (такая штука типа ленты и движется от конца трактора до мотора), а сам трап был очень тяжелым, и нужно было протянуть эту ленту по всему трактору и соединить, так председатель, чтобы не отвлекать трех-четырех колхозников от работы, вызывал одного этого Петю, и это был весь ремонт, в котором участвовал парень. Обо всем этом Петя и сообщил всей роте, чем вызвал у всех смех или улыбку, затем сержантам, воспринявшим это более сурово, потом дежурному офицеру, зашедшему в роту проверить порядок и оказавшемуся командиром этой роты. Он обещал Пете во всем разобраться.
Также рядом через проход расположились два брата-азербайджанца Гарик и Бахман, правда, братья они были двоюродные, они тоже возмущались тому, что оказались в ремонтной роте, а так как служба в ремонтной роте предполагала тяжелую работу, то их это не устраивало. Хаима и Иосифа это тоже не устраивало, но переживали они это молча.
Потому как в армии все делалось по команде, то как раз и прозвучала команда старшины роты всем построиться. Это был высокий статный сержант, украинец по национальности (вообще Хаим обратил внимание, что мало-мальские младшие командные должности занимали украинцы и армяне, у сержантов-армян в обиходе было такое изречение: «Мамой клянусь» - но слово «моей» они не говорили, и было непонятно, чьей мамой они клялись). Итак, все построились в расположении роты, и началась выдача и подгонка шинелей, каждому были выданы погоны, петлицы с объяснением, как и куда их нужно пришивать. И когда по подсчетам старшины время, за которое всё должно было быть закончено, вышло, и приближалось время обеда, старшина дал команду всем строиться в шинелях. Понятно, что в отведенное время никто не уложился, у всех было пришито максимум по одному погону, а один призывник, пришивший полтора погона, выглядел героем и стоял в строю с улыбкой во весь рот. Стоявший рядом сержант подошёл к нему и сказал: «Ты что лыбишься, зеленка, закрой рот, ты у меня ещё попляшешь, и вы все тоже». Что такое зеленка, Хаим понял позже, в процессе службы, а по поводу того, что все у него попляшут, Хаим подумал, что, может, на базе будет создан ансамбль песни и пляски, но этого, к счастью или к сожалению, не случилось.
Последовала команда снять шинели, положить их на кровати и выйти строиться на улицу. На улице было прохладно, дело происходило в ноябре, в канун ноябрьских праздников, но так как все были молоды, бодры и полны впечатлений, особого холода никто не ощущал.
Всех привели в столовую. Перед входом в столовую висел стенд, на котором был написан распорядок дня на праздничные дни, рядом на белом листе – меню. Все начали это внимательно изучать. Первым высказался Петя, введя всех в транс вопросом, что такое утренний и вечерний туалет. Объяснять вызвался Иосиф. Он сказал Пете, что каждое утро, когда ты встаешь, ты идёшь в уборную, вот это типа уборной утром и вечером. Тогда Петя спросил: а если я захочу в течение дня? Иосиф с недоумением посмотрел на него и ответил, что для этого выдается отдельная посуда.
Вдруг строй зашевелился. Мимо призывников проходила девушка, но нет, девушка в армии – это маловероятно, женщина, её офицерский ремень, очевидно, самого большого размера был застёгнут на последние дырочки, и все выпуклости, которые стягивал этот ремень, переваливались через него. Иосиф сообщил Хаиму, что он уже с ней знаком, зовут её Соня, и служит она в полковом медсанбате сестрой-хозяйкой. Она заходила в баню, когда все умывались, как с улыбкой сказал Иосиф, наверное, искала что-то особенное, и этим особенным оказался он, Иосиф. В подтверждение своих слов он тихонько её окликнул, она остановилась, улыбнулась и кокетливо помахала ему ручкой. Также Иосиф сказал, что она обещала ему своё покровительство и предложила наведываться в медсанбат, особенно в её дежурство в ночное время. Когда она шла, то угол перевала справа налево составлял не менее 30-35 градусов при движении.
Так рота стояла, застыв, перед столовой минут десять, пока не последовала команда зайти в столовую и встать по десять человек у каждого стола. Распределившись по столам, все были удивлены изобилием пищи. На столе стояли бачок с первым, от которого исходил восхитительный запах, бачок со вторым – это была гречневая каша, сверху лежали большие куски мяса, также на столе в изобилии были фрукты, конфеты, печенье. Так как молодые организмы требовали калорий, то всё это съедалось в одно мгновение, но пополнялось вновь. Хаим даже подумал, что неплохо, если такая служба будет все два года, но он глубоко ошибался.
После обеда всех вновь вывели на улицу, построили и повели в казарму, где была дана команда взять в руки шинели и построиться. Старшина сказал примерно следующее: зеленки, если через двадцать минут не будут готовы шинели, я вас… и так далее. И дал команду разойтись. Все дружно бросились подшивать шинели, так как многоточие многие поняли в буквальном смысле. Правда, некоторую помощь оказывали даже командиры отделений, видно, они испугались за девственность своих подчиненных.
Через двадцать минут была команда надеть шинели и выйти на улицу строиться. Затем появившийся откуда-то офицер в звании старшего лейтенанта, как оказалось, замполит роты, объявил, что рота идёт на экскурсию по гарнизону, и пойдут они не строем, а свободно, чтобы можно было в свободном движении обозревать красоты гарнизона, и дал команду разойтись. Все в сопровождении старшего лейтенанта двинулись по территории гарнизона.
Ничего особенного на территории гарнизона не было: серые здания, большой спортзал, временно превращенный в сортировочный пункт, столовая, в которой весь гарнизон принимал пищу. Правда, клуб чем-то отличался от всего остального: это тоже было большое серое здание, но сплошь увешанное лозунгами. Один лозунг особенно понравился Хаиму: «Партия, мы никогда не забудем, что ты для нас сделала». Хаим подумал, что этот лозунг скорее должен был бы находиться где-нибудь на кладбище.
Каждая часть хотела бы чем-то отличаться от остальных, но отличаться было особенно нечем: всё те же одинаковые серые здания - и штаб, и казарма. Различия были только на стендах с фотографиями членов политбюро и армейского командования. На одном стенде фотография Л.И.Брежнева была с тремя орденами Героя Советского Союза, на другом – с четырьмя. На одной фотографии, видимо, не смогли разместить все медали Л.И.Брежнева и поэтому увеличили левое плечо, и плечи оказались несимметричными. А ещё Хаиму показалось, что каждая часть соревновалась в написании лозунгов. Лозунги были везде и какие только можно, от приветствия до пожелания.
«Мы желаем партии родной здоровья, счастья и долгих лет жизни». Это пожелание членами нашего любимого политбюро на радость всему народу было выполнено. Если средняя продолжительность жизни в СССР была 58 лет, то у членов политбюро – 80! Здоровье их поддерживалось лучшими врачами страны, а также за рубежом. А счастья у них было столько, что переливалось через край и отправлялось в такие страны, как Куба, Северная Корея, Вьетнам, в некоторые страны африканского континента, которые после того, как их накормят, готовы были выразить желание пойти по пути социализма, но, видно, желудок у них был, как бездонная бочка. А самому народу приходилось только смотреть на то, как всё это счастье исчезает с прилавков магазинов.
«Да здравствует единый и неделимый Советский Союз!» Какой он единый и неделимый, все увидели в дальнейшем.
Вся экскурсия заняла не более часа. Затем все вернулись в казарму и построились. Роту начали разбивать на взводы и отделения.
Хаим и Иосиф попали в одно отделение, так как были родные братья. Они уже успели познакомиться и даже подружиться с Петей и братьями-азербайджанцами Гариком и Бахманом, которые никогда не унывали, всегда были веселы и задорны, и их даже побаивались старослужащие. Однажды Гарик повздорил с одним старослужащим и со злости ему сказал: ты что, друг, хочешь услышать от меня слово «зарежу»? После этого со стороны старослужащих вопросов к ним больше не возникало. Петя и братья оказались в одном отделении с Хаимом и Иосифом.
Затем поступила команда подойти к каптёрке и взять полевой инструмент. Все получили сапёрную лопатку и котелок. Получив котелок, Петя подошел к Иосифу и сказал: а я думал, ты пошутил насчёт отдельной посуды. Если бы рядом с Иосифом не стоял табурет, он бы упал на Хаима.
Это был результат, очевидно, «успешной» учебы в школе. У Пети было неполное среднее образование, то есть 8 классов. Из них настоящими были 5 лет, ещё три года были добавлены по личной просьбе председателя колхоза, в котором жил Петя и работал конюхом. Всех колхозных коней он знал по именам, возился с каждой лошадью и очень сожалел о том, что в армии нет такого рода войск, как кавалерия. Он рассказывал, что дома у него есть старая дедова шашка, так что он мог бы служить в кавалерии со своим оружием. Петя был последним, кому заполняли диплом о неполном среднем образовании, и так как «хорошистов» не хватало, а показатели ох как были нужны, то Петя получил диплом с хорошими отметками. И согласно его диплому в военкомате решили направить его в элитное учебное подразделение Советской армии.
А Хаим с Иосифом попали туда благодаря полному среднему образованию и активной продовольственной поддержке Янкелем всех работников военкомата, в особенности начальника военкомата, майора Слобода, который в тот день, когда Иосифа и Хаима отправляли в армию, так заработался, что без помощи Янкеля не мог попасть в двери своего кабинета. И когда нужно было произнести напутственную речь молодым призывникам, просто и доходчиво сказал: «Ну, с Богом!». А так как после февральской революции Бога в армии не было вообще, то и выступление военкома было не понято. Но присутствующие руководители района пропустили это сквозь пальцы, так как пальцы вместе с рукой постоянно сжимали ёмкость с, конечно же, понятной жидкостью.
Два праздничных дня пролетели быстро, всех водили в кино, в клуб, и каждый ходил со своей табуреткой. Кормили вкусным обедом. Единственное, что омрачало праздник, это то, что каждый раз после вечерней проверки старшина выводил человек десять курсантов, как теперь стали называть новое пополнение, для чистки линолеума, который лежал в проходе от начала до конца казармы. Сам линолеум был желтым, но за день от солдатских сапог становился чёрным, и его приходилось периодически чистить, и этот период наступал всегда после отбоя. Десять курсантов в течение ночи доводили этот линолеум до первоначального блеска.
Все прекрасно знали, что все работы после отбоя запрещены. Это было первое, что довели до сведения курсантов. Но все почему-то молчали, а когда один из курсантов сказал, что так не положено, к нему подошёл сержант, взял его за горло и сказал, что то, что не положено, сейчас будет лежать. И спросил: понял? Курсант ответил: понял. И после этого ни у кого вопросов больше не возникало.
Хаим долго не мог понять, почему призывник крепкого телосложения, порой имеющий спортивный разряд, будучи лидером у себя в районе, а зачастую и грозой района, становился, как кролик, пугливым, боязливым хлюпиком. Но чтобы понять, почему это происходит, Хаиму пришлось пройти долгий путь армейской жизни.
Однако самое интересное произошло утром 9 ноября. После того, как прозвучала команда «подъём», в казарму пришёл дежурный офицер части, подозвал к себе Хаима и Иосифа, сказал идти за ним, повел их на КПП части и вывел за ворота. И какое удивление у них вызвало то, что они увидели! А увидели они Янкеля, их отца! Как удалось разузнать Янкелю, где они находятся, ни Хаим, ни Иосиф так и не узнали. Видно, в армии Янкель служил не в музвзводе, как он всем говорил, а в разведке, музвзвод был только прикрытием.
Иосиф и Хаим бросились обнимать отца, а Янкель так расчувствовался, что расплакался. Дежурный офицер, который привёл Хаима и Иосифа, в награду получил от Янкеля бутылочку коньяка, но предупредил, что у них есть всего 30 минут для встречи. Они были рады и этому. На вопрос Янкеля: ну как вам тут – они наперебой начали говорить, что ремонтная рота им не нравится и что если бы отец помог перейти в другой род войск… На это Янкель ответил, что что-нибудь придумает. На должности директора завода Янкелю приходилось придумывать и не такое. И, нагрузив их доверху домашними продуктами, отправил сыновей в часть.
По дороге в казарму разгрузку домашних продуктов произвели проходящие мимо старослужащие, так что Хаиму и Иосифу так и не удалось попробовать домашних пирожков. В казарму они вернулись налегке.
Прибыв в казарму, Хаим и Иосиф увидели, что рота построилась для следования на завтрак, и старшина прикрикнул на них, чтобы встали в строй, скомандовал всем «шагом марш», но ничего похожего на строевой шаг не получилось. Все почему-то сбивались, старшине приходилось останавливать строй и снова давать команду. Кое-как до столовой всё же дошли, зашли и встали за столами, как всегда, по 10 человек. Но на столах уже не было такого изобилия, как в праздничные дни. Посередине стола стоял бачок с рисовой кашей, заполненный лишь на четверть, и это на 10 человек! Все помнили, что рис должен быть белым, а этот был если не черным, то, по крайней мере, серым. На столе лежала одна булка нарезанного хлеба, десять кусочков сахара и десять кусочков масла, таких тоненьких, что они казались размазанными по тарелке. Гарик пошутил: всё, пацаны, лимит кончился. Мимо проходил какой-то прапорщик, оказавшийся начальником столовой, с большим надутым животом, и на вопрос Гарика, куда делось всё изобилие, ответил: не один ты кушать хочешь.
Сержант, командир отделения, взял половник и начал ковыряться в бачке, наверное, искал мясо в надежде, что повар его там забыл. Затем толкнул бачок Пете, скомандовал раздать всем, сам взял миску и пошёл в варочный зал, вернулся через несколько минут, но в миске у него лежал лишь один небольшой кусок мяса. Все были удивлены, так как видели, как многие старослужащие возвращались с полными мисками дымящегося мяса. Видно, статус сержанта был невысоким, прослужил он всего полгода, но для молодых курсантов был командир.
К каше никто так и не притронулся, все попили чаю с кусочками хлеба и микроскопическими кусочками масла, так как львиную долю масла намазал себе на хлеб заботливый командир отделения.
Поступила команда закончить прием пищи и выйти построиться. Затем все строем (будем называть это строем, другого названия пока никто не придумал) вернулись в казарму. В казарме к Иосифу и Хаиму подошел дежурный по роте и сказал, что их вызывают в канцелярию. В канцелярии роты Иосиф и Хаим увидели военного с погонами подполковника, который оказался каким-то дальним родственником их мамы Гени. Звали его Неплачущий Иван Львович. Служил он в штабе дивизии, и в части, куда он прибыл, считался представителем штаба, поэтому сам командир части, полковник по званию, пришёл, а, скорее, прибежал, судя по одышке, которой страдал этот грузный человек. Но подполковник Неплачущий сказал, что тот пока может быть свободен, и обратился к Хаиму с Иосифом с вопросом, где они хотят служить.
Да, реакция Янкеля была мгновенного действия! Но ни Хаим, ни Иосиф понятия не имели, где они хотят служить. Тогда подполковник сказал: будете служить в автороте. Приказал вызвать дежурного офицера, под его личным контролем отвести парней в подразделение автороты и проконтролировать, чтобы всё было выполнено, как положено. Дежурный ответил «есть» и вышел из канцелярии.
«Есть», конечно, есть, но в автороту Хаима и Иосифа повёл не он, а дежурный по роте, прихватив все документы, а также почему-то Петю и двух братьев-азербайджанцев. Видимо, под эту марку командир роты решил избавиться от надоевшего всем своим нытьем Пети и братьев-балагуров. Но Хаима с Иосифом это обрадовало.
По прибытии в роту дежурный приказал всем подождать и сам вместе с документами зашёл в канцелярию. Через некоторое время всех пригласили войти. За столом сидел военный в звании капитана. Увидев целую команду, он немного смутился, видимо, перспектива заполучить всех к себе в роту его не устраивала, и он принялся внимательно изучать документы. И вдруг глаза его засверкали. Изучая медицинскую карту Хаима, в главе «Зрение» он прочитал, что у Хаима слабое цветоощущение, и радостно сообщил, что он не может принять его в роту, так как отсутствие цветоощущения приводит к авариям на дорогах (про себя Хаим еще добавил, что отсутствие цветоощущения делает невозможным при движении видеть боевую окраску мирового империализма), а так как Хаим и Иосиф – братья, то разлучать их он просто не имеет права. Но приказ о переводе был отдан самим представителем штаба дивизии, подполковником Неплачущим, поэтому капитан снял трубку и начал куда-то звонить, затем подозвал Иосифа, дал ему трубку, и в трубке Иосиф услышал голос Неплачущего. Тот спросил, где они хотят служить, и Иосиф выпалил в трубку: в артиллерии.
Чуть позже, когда они узнают и почувствуют все прелести службы в артиллерии, Хаим скажет Иосифу, что лучше бы он себе язык откусил, прежде чем сказал, где они хотят служить. Но дело было сделано, Неплачущий попросил передать трубку капитану, тот выслушал приказ, вытянулся по стойке «смирно», сказал «есть», положил трубку, вызвал дежурного по роте, вручил ему документы и приказал отвести всех пятерых в учебную артиллерийскую роту.
И вот дежурный привел их в казарму, и Хаим понял, что это место их постоянной дислокации. Казарма Хаиму понравилась. Им показали места, где они будут спать, на этот раз менять ничего не пришлось: Хаим оказался наверху, а Иосиф – внизу, они разложили туалетные принадлежности и встали в строй. По команде все вышли на улицу и построились на плацу.
Первое, с чего начались занятия в учебной роте, - это строевая подготовка. До обеда все только и делали, что исполняли команды «левой-правой», отрабатывали строевой шаг направо и налево. Все эти команды потом стали Хаиму сниться по ночам.
Обед опять подтвердил факт, что праздники закончились и началось полуголодное существование, но это был ещё не конец. Портянки, которые выдали, стали короче вдвое и с трудом наматывались на ногу, то же случилось и с полотенцами, исчезли куда-то новые простыни и наволочки, все почему-то стало выдаваться сырое и серое. Даже шерстяные одеяла были заменены на какие-то чёрные, которые от долгого употребления пропахли потом.
Но, несмотря на этот военный колорит, в отделении все равно всегда было место шуткам и улыбкам. Расчёт орудия 122 мм гаубицы должен был состоять из шести человек, но в отделении было десять, одиннадцатым был сержант, злой, вечно чем-то недовольный человек, раздающий наряды вне очереди направо и налево, видимо, желая таким образом самоутвердиться. За глаза над ним шутили: вот, «наряд» идёт. Даже делали ставки на то, сколько нарядов он сегодня даст. Особенно этим любил заниматься Гарик. Он всегда завышал количество нарядов, и если сержант до этого числа не доходил, то он сам себя подставлял, получал нужное число нарядов и выигрывал. Правда, эта победа ему дорого стоила: каждую ночь после отбоя он чистил линолеум до блеска.
Каждый нашёл в отделении своё место. Иосиф стал постоянным наводчиком, он так освоил это дело, что лучше него поставить и навести орудие никто не мог. Пете понравилось дергать за шнур для стрельбы, он тоже это хорошо освоил, так что даже однажды увлёкся и оторвал его. Хаим стал заряжающим, и у него получалось так хорошо, что следующий снаряд появлялся перед стволом прежде, чем выстрелит предыдущий.
Отделение было интернациональным: в нем служили два грузина (одного звали Шота), один украинец, два белоруса, Петя – русский, братья-азербайджанцы, и Хаим с Иосифом – евреи. Про все непомерные трудности Шота говорил, что Красную армию нельзя победить, и на вопрос «почему» отвечал: наша армия и так постоянно как на войне: голодает, не одета, не обута, живет в холодных казармах (Шота, конечно, прежде всего, имел в виду их казарму: на дворе стоял ноябрь, и в казарме была минусовая температура),- так что сама война для такой армии – небольшой пустячок, не заслуживающий особого внимания.
Теоретические занятия по материальной части проходили в учебном классе с наглядными пособиями. Проводил их командир взвода. Это был молодой красивый лейтенант, только что закончивший военное училище. Он, видимо, так любил свою артиллерию и так доходчиво объяснял её материальную часть, что все просто заслушивались. Рассказывал он и об истории артиллерии ещё с петровских времен. Но, увы, как это бывает, то ли он кому-то не понравился, то ли, может, кому-то понравилось его место, он вскоре был приказом переведен в какую-то дальнюю часть в Средней Азии. И когда он с чемоданом шел по плацу в сторону КПП, взвод в это время находился на перерыве. Так все построились сами, без команды, и строевым шагом прошли мимо него, тем самым отдавая ему честь, и он, приняв строевую стойку, приложив руку к головному убору, принял последний свой в этом гарнизоне парад. Глядя вслед удаляющемуся лейтенанту, Хаим знал, что этот лейтенант никогда не уронит чести своего звания и своей армии.
На его место был назначен другой лейтенант, который не был похож на офицера даже близко. В грязном обмундировании, вечно небритый, к тому же он дурно пах. Занятия он проводил так: развешивал плакаты с материальной частью орудия и говорил: изучайте. А сам садился за стол и дремал. А то и вообще уходил куда-то и возвращался к концу занятия. Но зато он был дальним родственником самого начальника гарнизона.
Особенно изматывали занятия по строевой подготовке и тактические занятия на полигоне. Их почему-то всегда проводили сержанты, и после этих занятий, стоя на вечерней поверке, Хаим считал секунды до команды «отбой».
Но перед тем как лечь спать, нужно было ещё выполнить «общественную нагрузку». В казарме вместе с молодым пополнением проживало ещё 15 военнослужащих. Это были солдаты, прослужившие один или полтора года, и служили они, если это можно назвать службой, поварами в столовой или дежурными по штабу, короче, были в обслуге. Эти старослужащие постоянно валялись на кроватях, курили, для них не было ни отбоя, ни подъема. Каждый из них назначал себе ординарцев: один чистит сапоги, другой чистит и гладит обмундирование, третий подшивает подворотничок, четвертый заправляет постель и т.д. Хаим с Иосифом пришли в роту последними, то им «почётных должностей» не досталось. Но вот однажды случилось непредвиденное. Один из обслуживающих заболел, и нужна была замена. Взгляд старослужащего остановился на Иосифе, он подозвал его к себе и сказал: с сегодняшнего дня ты будешь подшивать мне подворотнички.
Это называется «приехали»! Чтобы Иосиф подшивал кому-либо подворотнички?! Такой человек ещё не родился и, по мнению Хаима, не родится никогда! Иосиф выслушал старослужащего, ничего не сказал, развернулся и ушел. Хаиму стало страшно за брата, он подошёл к Иосифу и сказал: «Давай я за тебя буду это делать». Иосиф ответил: «Только попробуй!»
Естественно, подворотничок никто не подшил. После отбоя, где-то через час, когда все уже заснули и Хаим подумал, что пронесло и что, наверное, в казарме не спит он один, он услышал, как к мирно спящему Иосифу подошел один из старослужащих, небрежно разбудил его и сказал зайти в умывальник. Иосиф спокойно встал, сунул ноги в тапочки и медленно пошел. Трусы и майка на Хаиме вдруг стали мокрыми от пота, он решил идти за братом. Он знал Иосифа, тот всегда мог за себя постоять. Ещё будучи на гражданке, Хаим всегда чувствовал себя уверенней, когда рядом находился Иосиф. Порой и Хаиму перепадало от брата, когда тот был не в настроении. Но сейчас Хаим беспокоился за брата.
Хаим зашёл за Иосифом в умывальник. Там находились четверо старослужащих, Иосиф стоял перед ними. Увидев вошедшего Хаима, один из них произнёс: «Что, и ты хочешь?» Хаим дрожащим голосом спросил: «А что дают?» Затем посмотрел на спокойно стоящего Иосифа, сразу приобрёл уверенность, трусы и майка на нем моментально высохли.
Один из старослужащих спросил Иосифа: «Ты что, не знаешь свою обязанность подшивать мне подворотничок?» На что Иосиф произнес слова, которые потрясли Хаима, он никогда не думал услышать их от Иосифа. Иосиф сказал: «Моя обязанность служить Родине, а не подшивать тебе подворотничок». Все четверо раскрыли рты от удивления. «Ты что, патриот?!»- спросил один из них и направился к Иосифу. Но в это время произошло то, что заставило его остановиться. Дверь в умывальник открылась, и на пороге появился Петя. Глаза его были закрыты, видимо, он ещё спал, но при этом он уверенно проследовал к одному из писсуаров. Его глаза немного приоткрылись, он увидел Иосифа и обрадовано проговорил: «Ну что, друг, скоро начнем мочить этих дембелей, совсем уже оборзели,- Петя на днях повздорил с одним из старослужащих, а так как все видели кулаки Пети, то вступать с ним в серьезные отношения никто не хотел, - ты мне только скажи, мы их всех утопим в этом умывальнике». Все четверо старослужащих стояли не шелохнувшись.
Вдруг вновь открывается дверь, и в умывальник заходят два брата, Гарик и Бахман. К ним накануне приехали родственники, поэтому братья были отпущены в увольнение и вот только что вернулись, и видно было, что они или курили травку, или хорошо выпили. Зашли они с сумками, полными различной еды, их никто от продуктов по дороге не разгружал. Увидев Хаима и Иосифа, они обрадовано закричали: «Пацаны, гуляем!» Затем увидели старослужащих и спросили: «А что здесь делают эти чучела и что они хотят?» Хаим ответил, что ему задали тот же вопрос, и он пока остался невыясненным.
В это время в умывальник вошёл старшина роты (он всё знал и все держал под контролем) и хамелеонским голосом спросил: «Ребята, в чем дело и почему не спим?» Гарик ответил, что они прибыли из увольнения и хотят угостить товарищей домашними булочками, на это старшина ответил, что ради такого случая он разрешает зайти в Ленинскую комнату. Потом посмотрел на старослужащих и сказал: «Шагом марш спать».
Гарик разбудил всё отделение, пригласил всех поесть домашних пирожков, и все, конечно, согласились и собрались в Ленинской комнате. Еды было так много, что хватило всем и даже осталось. Потом Гарик приложил палец к губам и дал понять, чтобы все успокоились, поднял солдатскую рубашку, и все увидели плоскую фляжку, которая была привязана к телу бинтом. «Солдатская смекалка», – сказал Гарик. Во фляжке была настоящая чача. На десять человек это было не так уж и много, но всё-таки…
Тогда Хаим увидел и понял, что за столом сидят не грузины, азербайджанцы, белорусы, украинец, русский и евреи, а российские солдаты. Их маленький союз был сплоченным и крепким, потому что трудности были общие, задачи поставлены всем, да и делить им было нечего. Лишь хлеба горбушку, как в песне, «и ту пополам».
Хаим считал это победой, потому что не было ещё событий в Баку, Чеченской войны, грузино-осетинского конфликта – всё это было ещё впереди, а пока был могучий и неделимый Советский Союз, и небольшая часть его в качестве примера сидела за столом в Ленинской комнате и ела домашние пирожки и конфеты.
|
